Когда я собирался в командировку во Францию, один мой злой на язык коллега прокомментировал это примерно следующим образом: знаем мы вас, международников, — будешь жить в прекрасной, ни в чем не нуждающейся стране, а репортажи станешь присылать с помоек, чтобы показать «язвы капитализма». Но, признаюсь, приехав во Францию, захотелось написать именно о помойках.
С каждым очередным гостем из Союза я методически проделываю один и тот же эксперимент: доставив его к дому корпункта, прежде чем проводить к лифту, предлагаю осмотреть камеру-накопитель мусоропровода.
Реакция всегда бывает примерно одинаковой: настороженное удивление от такого предложения после визита в мусоропровод сменяется удивлением, смешанным одновременно с чувством восхищения и отчасти унижения. Да, увы, состояние туалетов и помоек — это один из важных показателей уровня цивилизованности нации.
Итак, заглянув в столь непопулярное место, обнаруживаешь чистоту, в которой можно оперировать больного. Крашеные стены и цементный пол блестят, издавая приятный запах дезинфектанта, ароматизированного лимоном. Мусор упрятан в пластмассовые контейнеры на колесах. В каждый контейнер подложен большой пластиковый мешок. Мусор в этот мешок также попадает упакованный в полиэтиленовые пакеты. Так здесь принято. Обучать этому никого не надо. Поэтому и чистоту поддерживать проще.
Проходя каждый раз мимо мусоросборника, невольно вспоминаю свой московский подъезд и кучи самой невообразимой дряни на -площадках возле люков мусоропровода. А что же, мол, сам-то? Да сам-то поначалу протестовал... До тех пор, пока окончательно не осознал, что жители города, чуть было не ставшего образцовым коммунистическим, почему-то смотрят на меня как на придурка.
Да, в Париже есть кварталы с домами погрязнее того, где находится корпункт ИАН. Перенаселенные многодетными иммигрантами из развивающихся стран квартиры расположены в обшарпанных подъездах, и помойки там отнюдь не такие опрятные, и пахнет совсем не лимоном. Но будем откровенными: эти подъезды и помойки в домах конца прошлого века гораздо чище, чем в моем почти новом доме на Каширском шоссе. И здесь уже не только вопрос культуры (откуда она у полуграмотного африканского чернорабочего, переехавшего в Париж из глиняной хижины!). За чрезмерную грязь могут выселить и из самого дешевого дома. Какой домовладелец захочет платить штрафы городским властям? Разве что за счет повышения квартплаты тем же жильцам.
Следующий этап — выгрузка контейнеров, выставленных уборщиками каждого дома на тротуары, в специальные мусорные машины. Вам не приходилось морщиться и отворачивать нос от проезжающей мимо вас московской мусоровозки? А мусорные баки, стоящие в наших московских дворах? Бедные жители нижних этажей с окнами, выходящими на эти баки! Здесь же это чистая операция: ловкие парни в зеленых комбинезонах и перчатках, как правило, в конце дня или ночью опрокидывают контейнеры в аккуратные зеленые машины со спецсигналом, позволяющим им останавливаться у каждого подъезда, какой бы узкой ни была улица. Несмотря на многочисленные остановки, дело идет довольно быстро, движения мусорщиков отработаны до автоматизма. Однажды я не сдержал любопытства и впрыгнул на подножку такой машины, которой управлял огромный негр: в кабине была чистота, хоть подсаживай пассажиров во фраках, тихо играла музыка.
Каждый второй житель Парижа, если верить телевизионному ведущему, имеет домашнее животное. Но особенно много здесь собак. Парижане их обожают, и им позволено многое. В Париже практически нет пустырей, вход на детские площадки с собаками категорически воспрещен, поэтому многочисленные следы «жизнедеятельности» домашних животных встречаются во французской столице повсюду, вплоть до самых респектабельных тротуаров. Это сразу бросается в глаза новичку, впервые попавшему в Париж, и мне неоднократно приходилось выслушивать сетования по этому поводу моих московских гостей. Однако никто из них не задумался над тем, что при всем том город все же не погрязнет в этом «добре». И тротуары, и обочины регулярно убираются или обычными мусорщиками с метлами, или специальными мотоциклами-пылесосами из муниципальной службы чистоты. А чтобы не задерживался соответствующий запах, вдоль обочин устроены водопроводные краны, и наиболее «посещаемый» собаками асфальт регулярно промывается водой.
Помню, как мой мексиканский коллега в довольно агрессивном тоне обратился к заместителю мэра Парижа мадам Жаклин Небу:
— Весь Париж загажен. Что вы собираетесь делать с собаками?
— Убирать за ними, — спокойно ответила мадам Небу. — Не можем же мы призвать людей не держать или, уж тем более, уничтожать собак. По статистике, очень большая часть владельцев собак — одинокие люди. У них никого больше нет. Нельзя их лишать единственной привязанности. Это уже социальный фактор. Приучить же всех собак решать свои проблемы в строго отведенных для этого местах невозможно, так как у большинства их владельцев нет ни времени, ни сил для такой дрессировки.
Немало хлопот городским властям доставляют и голуби. Особенно страдают от них жители верхних этажей старых домов и безгаражные владельцы автомашин. Конечно, автомойка в Париже не проблема. Помыть автомобиль можно на многих заправочных станциях, которые встречаются на каждом углу. Однако добросовестно «обработанный» голубями кузов не поддается даже самым сложным программам автоматизированных моек. В подобной ситуации в одном южном приморском городе Франции, где скопища чаек терроризировали жителей, власти пошли на радикальные меры: чаек стали морить отравленной приманкой. Парижская мэрия от такого пути отказалась. Хоть и дорого это обходится городской казне, для голубей периодически стали разбрасывать специально обработанный корм, который действует как контрацептик. Голуби в городе от этого, конечно, полностью не переведутся, но регулировать в какой-то мере их количество можно.
Если бы не связка из трех 100-метровых блестящих труб, это здание можно было бы принять за республиканский дом политического просвещения, построенный, правда, хорошим архитектором, или даже за дворец съездов. Так выглядит новый завод для переработки бытовых отходов, то есть содержимого городских помоек, который называется «Сент-Уан 2». Изящные линии, сверкающие на солнце стены, на их голубовато-серебристом фоне — ярко-желтая эстакада. Мне подарили замечательный слайд: завод, а за ним — панорама Парижа со стройным силуэтом Эйфелевой башни. Эти два великолепных инженерных творения словно бы перекликаются через век: чудо совершенной технологии не портило городской пейзаж ни тогда, ни сегодня. Над трубами нет привычного мрачно-индустриального шлейфа, а лишь белое облако.
Первый завод по измельчению отходов (недавно его стали называть «Сент-Уан 1») был построен в Парижев 1896 году. Тогда, разумеется, все было примитивным: то, что сгорало, сжигали, а остальное — спрессовывали и вывозили на свалки... С течением времени технологию совершенствовали, но все же это было вредное предприятие, вызывавшее, особенно в последние годы, протесты общественности.
Когда был объявлен конкурс на проект нового завода, его заказчик — Межкоммунный профсоюз по обработке бытовых отходов Парижа и пригородов (СИКТОМ) — выдвинул три условия: экологическая чистота, рентабельность и... красота.
Архитектор Жан-Робер Мазо потрудился на славу. Что касается чистоты, то выбросы завода, по утверждению ответственных лиц СИКТОМа, соответствуют требованиям общеевропейских норм экологии, которые будут введены в 1996 году. Особо придирчиво заказчик относился к дыму. Впрочем, это было требованием и муниципалитета Парижа, с которым практически сливается пригород Сент-Уан, и властей близлежащих коммун. В ход были пущены самые современные средства очистки дыма, просчитывались возможные направления всех ветров в районе. В результате облако над трубами завода состоит главным образом из водяных паров с температурой 62 градуса. Не буду утомлять другими подробностями. Поверьте на слово: у меня есть детальная справка, составленная профсоюзом специально для общественности. В ней с процентами и формулами расписано все, что задерживается в результате очистки, а что прорывается в атмосферу. Любая организация может затребовать эти сведения.
Общественность была также очень озабочена проблемой запаха — сюда должно было свозиться содержимое помоек коммун 'с общим населением в несколько миллионов человек. Технологическую цепочку спроектировали так, что в шахтах-накопителях отходы долго не задерживаются, быстро переходя в печи, а, кроме того, воздухозаборники, предназначенные для поддува печей, расположены прямо над мусором. Возле самих шахт запах все же есть. Но вовсе не такой, как, скажем, на Рязанском шоссе близ Люберец. И мы жевали бутерброды в чистейшем буфете завода, не испытывая никаких гигиенических неудобств, потому что в сотне метров от накопителей дышалось как на любом промышленном предприятии.
Производственные шумы в дневное и ночное время в точности соответствуют нормам, за которыми здесь следят на совесть.
Наконец, у завоДа есть система тщательной очистки и нейтрализации собственных отходов, которые баржами вывозятся на свалку только после полного цикла обработки и специального контроля.
Ну, и несколько слов о рентабельности. Каждая из трех огромных печей может перерабатывать 28 тонн бытовых отходов в час. В день обрабатывается 1730 тонн, а в течение года — более 600 тысяч тонн. Технология сжигания такова, что не горят только металлические детали, которые впоследствии выделяются из отходов сгорания и продаются металлургическим предприятиям. Печи позволяют получать 1470 тысяч тонн пара для городского отопления. Этого достаточно для обогрева 70 тысяч квартир ежегодно. Кроме того, завод продает службе электросети 15,4 тысячи мегаватт-часов электроэнергии в год. Те отходы сгорания, которые могут использоваться в других отраслях промышленности, например, в химической, продаются соответствующим предприятиям.
Но не чудеса технологии поразили меня больше всего в этой истории. Самое неизгладимое впечатление произвел недоверчиво-въедливый интерес прессы и общественности к новому предприятию. На пресс-конференции руководителей СИКТОМа накануне открытия завода журналистов было значительно больше, чем обычно собирается у самых высокопоставленных деятелей. Мои французские коллеги заставили изрядно попотеть авторов и заказчиков проекта завода. Во всем казавшемся мне неуязвимым вышеописанном великолепии они умудрились найти столько несовершенств, что я едва успевал следить за их очень грамотными и очень специальными вопросами.
Например, представители профсоюза, атакованные журналистами, признали, что пока бессильны извлекать из мусора некоторые особо вредные материалы, например, использованные батарейки-пуговки для часов и счетных устройств. Оказывается, на сегодняшний день существует лишь одна возможность избавиться от их вреда — надежное хранение в специально оборудованных для этого местах. Попадая же в печи вместе с массой остального мусора, они при сжигании выделяют вещества, от которых избавить окружающую среду завод не в состоянии. Были и другие вопросы «на засыпку», так что с самого начала пресс-конференции стало ясно, что народ собрался отнюдь не для того, чтобы просто выразить свой восторг.
В присутствии мэра Парижа Жака Ширака самый старый рабочий завода «Сент-Уан 1» и самая юная девушка-инженер завода «Сент-Уан 2» одновременно нажали две кнопки. Одной были запущены печи нового предприятия, а другая привела в действие взрывное устройство, разрушившее кирпичные трубы старого завода под аплодисменты многочисленных зрителей.
Умеют французы трудиться, умеют и радоваться плодам своего труда, даже когда речь идет, как в моей истории, всего лишь о мусоре и помойках...
Источник: ВОКРУГ СВЕТА |
.gif)
